Недели через две после приезда г-на де Салиньи г-жа де Пьен отправилась, по своему обыкновению, навестить свою призреваемую, Арсену Гийо, которой она за это время не забыла, так же как, надеюсь, и вы, сударыня. Расспросив ее о здоровье и о том, что ей велит делать доктор, и видя, что больная удручена еще больше прежнего, она взялась почитать ей, чтобы та не утомлялась разговором. Бедной девушке было бы, разумеется, приятнее разговаривать, чем слушать то, что ей собирались читать, потому что, как вы сами догадываетесь, книга была весьма серьезная, а Арсена никогда ничего не читала, кроме романов для кухарок. Книга, которую взяла г-жа де Пьен, была книгой душеспасительной; я не стану вам ее называть, во-первых, чтобы не обижать ее автора, во-вторых, чтобы вы не обвинили меня в намерении опорочить все такого рода сочинения. Достаточно сказать, что книга принадлежала перу молодого человека девятнадцати лет и имела своей прямой задачей обращение закоренелых грешниц; что Арсена была очень слаба и что накануне ночью она не могла сомкнуть глаз. На третьей странице случилось то, что случилось бы и при чтении всякой другой книги, серьезной или несерьезной; случилось то, что было неизбежно: а именно, мадемуазель Гийо закрыла глаза и заснула. Г-жа де Пьен заметила это и порадовалась оказанному ею успокоительному действию. Сперва она понизила голос, чтобы не разбудить больную, вдруг замолчав, потом положила книгу и тихонько встала, чтобы выйти на цыпочках, но сиделка, когда являлась г-жа де Пьен, имела обыкновение уходить к привратнице, ибо посещения г-жи де Пьен несколько напоминали посещения духовника. Г-жа де Пьен хотела дождаться возвращения сиделки; а так как не было на свете человека, который бы так ненавидел праздность, как она, то она решила чем-нибудь занять то время, которое ей предстояло провести возле спящей. В небольшой каморке позади алькова стоял стол, на котором были чернильница и бумага; она села и принялась писать письмо. Пока она искала в ящике облатку, чтобы запечатать письмо, кто-то вдруг вошел в комнату и разбудил больную.
— Боже мой! Что я вижу? — воскликнула Арсена таким неузнаваемым голосом, что г-жа де Пьен даже вздрогнула.
— Ну и новости! Что это такое? Кидаться в окно, как дурочка! Видали вы когда-нибудь такую сумасбродку?
Не знаю, точно ли я передаю самые слова; во всяком случае, таков был смысл того, что говорил вошедший, в котором г-жа де Пьен сразу же узнала по голосу Макса де Салиньи. Последовали восклицания, заглушенные возгласы Арсены, потом довольно звонкий поцелуй. Затем Макс продолжал:
— Бедная Арсена, в каком ты виде! Ты знаешь, я бы тебя ни за что не разыскал, если бы Жюли не сказала мне твоего последнего адреса. Но видано ли такое сумасшествие!
— Ах, Салиньи, Салиньи! Как я счастлива! Как я раскаиваюсь в том, что я сделала! Теперь я перестану тебе нравиться. Я тебе не нужна буду больше…
— Глупая ты какая, — говорил Макс, — отчего было не написать мне, что тебе нужно денег? Отчего было не попросить у майора? А что твой русский? Или он уехал, этот твой казак?
Узнав голос Макса, г-жа де Пьен была в первую минуту удивлена едва ли не больше, чем сама Арсена. От удивления она не сразу к ним вышла; потом начала размышлять, показываться ей или нет, а когда размышляешь, прислушиваясь, трудно бывает скоро решиться. Таким образом ей пришлось услышать приведенный мною назидательный диалог; но тут она поняла, что, оставаясь в каморке, она еще и больше того может услышать. Она решилась и вошла в комнату с тем спокойным и величавым видом, который редко покидает добродетельных людей и который они, если требуется, принимают намеренно.
— Макс, — сказала она, — вы мучите эту бедную девушку; уйдите. Вы зайдете ко мне через час, и мы поговорим.
Макс побледнел, как мертвец, увидав г-жу де Пьен в таком месте, где он никогда бы не думал ее встретить; его первым движением было повиноваться, и он шагнул к двери.
— Ты уходишь!.. Не уходи! — воскликнула Арсена, отчаянным усилием приподымаясь на постели.
— Дитя мое, — сказала г-жа де Пьен, беря ее за руку, — будьте благоразумны. Послушайте меня. Вспомните, что вы мне обещали!
Затем она бросила Максу спокойный, но повелительный взгляд, и тот сейчас же удалился. Арсена снова упала на кровать; увидав, что он уходит, она лишилась чувств.
Госпожа де Пьен и сиделка, вернувшаяся вскоре вслед за тем, стали ей помогать с тем искусством, которое в подобного рода случаях проявляют женщины. Мало-помалу Арсена пришла в себя. Сначала она обвела взглядом всю комнату, словно ища того, кого в ней только что видела; потом подняла свои большие черные глаза на г-жу де Пьен и, пристально смотря на нее, спросила:
— Это ваш муж?
— Нет, — отвечала г-жа де Пьен, слегка краснея, но все же мягким голосом. — Господин де Салиньи мой родственник.
Она сочла возможным позволить себе эту маленькую ложь, чтобы объяснить свою власть над ним.
— Так, значит, это вас он любит! — воскликнула Арсена и продолжала смотреть на нее горящими, как факелы, глазами.
Он!.. Молния озарила лицо г-жи де Пьен. Ее щеки вспыхнули на миг ярким румянцем, и голос замер на губах; но к ней быстро вернулось прежнее спокойствие.
— Вы заблуждаетесь, бедное дитя мое, — сказала она серьезным голосом. — Господин де Салиньи понял, что он не должен был напоминать вам о прошлом, которое, к счастью, изгладилось из вашей памяти. Вы забыли…
— Забыла! — воскликнула Арсена с мучительной улыбкой, на которую больно было смотреть.