Лицо Макса, обычно веселое, чтобы не сказать смеющееся, приняло вдруг печальное выражение.
— Она мне часто говорила о вас, — сказал он, — и до последней минуты. Вы получили ее кольцо, я вижу; а книгу, которую она еще утром читала…
— Да, Макс, благодарю вас. Посылая этот печальный подарок, вы сообщили мне, что уезжаете из Рима, но не дали вашего адреса; я не знала, куда вам писать. Бедный друг! Умереть так далеко от родины! К счастью, вы сразу же к ней приехали… Вы лучше, чем хотите казаться, Макс… я вас знаю.
— Тетя говорила мне, когда была больна: «Когда меня не будет на свете, некому будет тебя бранить, кроме госпожи де Пьен. (И он невольно улыбнулся.) Постарайся, чтобы она не слишком часто тебя бранила». Вот видите: вы плохо исполняете ваши обязанности.
— Я надеюсь, что теперь у меня будет синекура. Я слышала, вы переменились, остепенились, стали совсем серьезным человеком.
— И это действительно так; я обещал бедной тете стать хорошим, и…
— Вы сдержите слово, я уверена!
— Постараюсь. В путешествии это легче, чем в Париже; однако… знаете, я здесь всего лишь несколько часов и уже устоял против искушений. Идя к вам, я встретил одного моего старинного приятеля, который звал меня обедать с разными сорванцами, — и я отказался.
— Вы хорошо сделали.
— Да, но сознаться ли вам? Я надеялся, что меня пригласите вы.
— Как жаль! Я обедаю не дома. Но завтра…
— В таком случае я за себя не ручаюсь. Вам придется нести ответственность за мой сегодняшний обед.
— Послушайте, Макс: главное — это хорошо начать. Не ходите на этот холостой обед. Я обедаю у госпожи Дарсене; приходите к ней вечером, и мы побеседуем.
— Да, но только госпожа Дарсене ужасно скучная; она начнет меня расспрашивать. Мне не удастся даже поговорить с вами; я скажу что-нибудь неподобающее; а потом, у нее имеется взрослая костлявая дочь, которая, может быть, еще не замужем…
— Это прелестная девушка… а что касается неподобающих разговоров, то не подобает говорить о ней так, как вы.
— Я виноват, не спорю; но… я ведь только сегодня приехал, не покажется ли, что я очень уж поспешил прийти?
— Ну делайте, как знаете; но только вот что, Макс… Как друг вашей тетки, я имею право быть с вами откровенной: избегайте ваших прежних знакомств. Время невольно порвало много связей, которые вам только вредили; не завязывайте их вновь: я буду спокойна за вас, пока вы не дадите себя увлечь. В ваши годы… в наши годы надо быть рассудительным. Но оставим советы и поучения, а вы лучше расскажите мне, что вы делали за все то время, что мы не виделись. Я знаю, что вы были в Германии, потом в Италии; только и всего. Вы писали мне два раза, не больше, припомните. Два письма за два года, — вы сами чувствуете, что из них я ровно ничего не могла о вас узнать…
— Боже мой, я страшно виноват… но я так… надо сознаться, — так ленив!.. Я двадцать раз принимался писать вам; но что интересного мог я вам рассказать?.. Я ведь не умею писать писем… Если бы я вам писал всякий раз, когда я о вас думал, в Италии не хватило бы бумаги.
— Ну, так что же вы делали? Чем вы были заняты? Я уже знаю, что не писанием писем.
— Занят?.. Вы же знаете, что я никогда ничем не занимаюсь, к сожалению. Я смотрел, бродил. Подумывал о живописи, но зрелище стольких прекрасных картин совершенно исцелило меня от моей несчастной страсти. Да… затем старик Нибби чуть было не сделал из меня археолога. В самом деле, он убедил меня заняться раскопками… Нашли сломанную трубку и кучу битых черепков… Затем, в Неаполе я брал уроки пения, но лучше петь не стал… Я…
— Я недолюбливаю вашу музыку, хотя у вас красивый голос и вы хорошо поете. Она вас знакомит с людьми, с которыми вы и без того слишком склонны водить компанию.
— Я вас понимаю; но в Неаполе, когда я там был, бояться было нечего. Примадонна весила полтораста килограммов, а у второй певицы рот был как печь, а нос как башня Ливанская. Словом, два года прошло, я сам не знаю как. Я ничего не делал, ничему не научился, но незаметно прожил два года.
— Мне бы хотелось, чтобы вы были чем-нибудь заняты; мне бы хотелось, чтобы у вас появился серьезный интерес к чему-нибудь полезному. Праздность вас погубит.
— Говоря откровенно, я потому доволен своими путешествиями, что, ничего не делая, я в то же время не был и совершенно празден. Когда видишь много красивого, то не скучаешь; а когда я скучаю, я готов делать глупости. Право же, я порядком остепенился и даже забыл некоторые легкие способы тратить деньги. Бедная тетя уплатила мои долги, и больше я долгов не делал и делать не хочу. У меня есть на что жить холостяком; а так как я не собираюсь казаться богаче, чем на самом деле, то я перестану чудить. Вы улыбаетесь? Или вы не верите моему обращению? Вам нужны доказательства? Вот вам яркий пример. Фамен, тот приятель, что звал меня обедать, предлагал мне сегодня купить у него лошадь. Пять тысяч франков… Великолепное животное! В первую минуту мне захотелось купить, потом я подумал, что я не настолько богат, чтобы платить пять тысяч за причуду, и буду ходить пешком.
— Это чудесно, Макс; но знаете ли вы, что вам нужно сделать, чтобы беспрепятственно идти дальше по этому верному пути? Вам нужно жениться.
— Ах, жениться?.. Почему бы и нет?.. Но кому я нужен? А мне, хоть я и не имею права быть разборчивым, мне нужна женщина… О нет, мне уже ни одна не подошла бы…
Госпожа де Пьен покраснела, а он продолжал, не замечая этого:
— Женщина, которой бы я понравился… Да знаете ли вы, что этого было бы почти достаточно для того, чтобы она мне не понравилась?