Хроника царствования Карла IX Новеллы - Страница 235

К оглавлению

235

Убедившись, что другого выхода нет, он сделал отчаянное усилие, чтобы сбросить с себя оцепенение, в котором он так долго пребывал, но как только он пошевелился, его юная спутница проснулась и страстно его поцеловала. Прикоснувшись к его ледяной щеке, она вскрикнула:

— Что с вами? Ваш лоб холоден, как мрамор!

— Ничего, — ответил он неуверенно, — мне показалось, что в соседней комнате какой-то шум…

Он высвободился из ее объятий и прежде всего отодвинул голубую туфлю и заставил креслом дверь в соседнюю комнату, чтобы скрыть от своей подруги ужасную жидкость, которая перестала течь и образовала довольно большую лужу на полу. Потом приоткрыл дверь в коридор, прислушался, решился даже подойти к двери англичанина. Она была заперта. В гостинице уже началось движение. Рассветало. Конюхи на дворе чистили лошадей; с третьего этажа по лестнице спускался какой-то офицер, звеня шпорами: он шел наблюдать за интересной операцией, которую лошади любят больше, чем люди, и для которой существует специальное название: «засыпать корм».

Леон вернулся в голубую комнату и со всеми предосторожностями, которые может подсказать любовь, прибегая к массе обиняков и смягченных выражений, изложил своей спутнице положение, в каком они очутились.

Опасно оставаться, опасно и слишком поспешно уезжать. Но еще опаснее дожидаться в гостинице, пока раскроется катастрофа в соседней комнате. Нечего и говорить, что сообщение это произвело ужасное впечатление. Слезы, нелепейшие планы; сколько раз несчастные бросались друг другу в объятия со словами: «Прости меня, прости меня!» Каждый считал себя главным виновником. Они поклялись умереть вместе, так как молодой человек не сомневался, что правосудие признает их виновными в убийстве англичанина. И так как они не были уверены, что им позволят поцеловаться на эшафоте, они стали целоваться наперед, сжимая друг друга в объятиях и заливаясь слезами.

Наконец, наговорив множество бессмыслиц, нежных и душераздирательных слов, они признали среди тысячи поцелуев, что план, придуманный Леоном, то есть отъезд восьмичасовым поездом, единственно выполнимый и наилучший. Но оставалось еще переждать два томительных часа. При каждом звуке шагов по коридору они дрожали всем телом. Каждый скрип сапог, казалось, возвещал прибытие имперского прокурора.

Свой легкий багаж они уложили во мгновение ока. Молодая женщина хотела сжечь в камине голубую туфлю, но Леон поднял ее, вытер о постельный коврик, поцеловал и спрятал себе в карман. Он удивился, что от нее пахнет ванилью; его спутница душилась «букетом императрицы Евгении».

В гостинице все уже проснулись. Слышно было, как смеются лакеи, поют служанки, солдаты чистят мундиры своих офицеров. Леон хотел заставить свою подругу выпить чашку кофе с молоком, но она объявила, что у нее так сдавило горло, что если она сделает хоть глоток, то умрет.

Леон вооружился своими синими очками и пошел вниз уплатить по счету. Хозяин извинялся перед ним за вчерашний шум, который он до сих пор не мог себе объяснить, так как господа офицеры обыкновенно бывают очень тихие. Леон стал уверять, что он ничего не слышал и превосходно выспался.

— Зато ваш сосед с другой стороны, — продолжал хозяин, — едва ли вас беспокоил. Он никогда не шумит. Бьюсь об заклад, что он и теперь еще спит сном праведника.

Леон оперся на конторку, чтобы не упасть, а молодая женщина, которая пришла вместе с ним, судорожно вцепилась в его руку и туже затянула вуаль.

— Это милорд, — продолжал безжалостный хозяин. — Ему подавай все самое лучшее. Да, это очень достойный человек, Но не все англичане на него похожи. У нас тут остановился один, прямо скаред. Все ему слишком дорого: и комната и стол. За билет английского банка в пять фунтов стерлингов он захотел сто двадцать пять франков… Хорошо еще, если бумажка не фальшивая!.. Да вот, вы должны понимать в этом толк: я слышал, как вы говорили по-английски… Хорошая бумажка?

С этими словами он протянул ему пятифунтовый банкнот. На одном углу было маленькое красное пятнышко, происхождение которого Леону стало сразу ясно.

— По-моему, да, — ответил он сдавленным голосом.

— У вас времени много! — продолжал хозяин. — Поезд отходит только в восемь, да еще всегда опаздывает… Присядьте, пожалуйста, сударыня. Вы утомились, как видно…

В эту минуту вошла толстая служанка.

— Скорее горячей воды, — сказала она, — для чая милорду! Подайте также губку! У него разбилась бутылка с вином и залила всю комнату.

При этих словах Леон упал на стул, спутница его — также. Им обоим так хотелось расхохотаться, что они едва сдержались.

Молодая женщина радостно пожала руку своему спутнику.

— Знаете что, — обратился Леон к хозяину, — мы поедем двухчасовым поездом. Приготовьте нам к двенадцати часам завтрак поплотнее.

Локис
(Рукопись профессора Виттенбаха)
Перевод М. Кузмина

Глава первая

. . . . . . . . . . .

— Будьте добры, Теодор, — сказал профессор Виттенбах, — дайте мне тетрадку в пергаментном переплете со второй полки, над письменным столом, нет, не эту, а маленькую, в восьмушку. Я собрал в нее все заметки из своего дневника за 1866 год, по крайней мере, все то, что относится к графу Шемету.

Профессор надел очки и среди глубокого молчания прочел следующее:


«Локис

с литовской пословицей в качестве эпиграфа:

Miszka su Lokiu

Abu du tokiu.


Когда в Лондоне появился первый перевод на литовский язык Священного писания, я поместил в Кенигсбергской научно-литературной газете статью, в которой, отдавая должное работе ученого-переводчика и благочестивым намерениям Библейского общества, я счел долгом отметить некоторые небольшие погрешности, а кроме того, указал, что перевод этот может быть пригоден для одной только части литовского народа. Действительно, диалект, который применил переводчик, с большим трудом понимают жители областей, говорящие на жомаитском языке, в просторечии именуемом жмудским. Я имею в виду Самогитский палатинат, язык которого, может быть, еще более приближается к санскриту, чем верхнелитовский. Замечание это, несмотря на яростную критику со стороны одного весьма известного профессора Дерптского университета, открыло глаза почтенным членам совета Библейского общества, которое не замедлило прислать мне лестное предложение принять на себя руководство изданием Евангелия от Матфея на самогитском наречии. В то время я был слишком занят изысканиями в области зауральских языков, чтобы предпринять работу в более широком масштабе, которая охватила бы все четыре Евангелия. Итак, отложив женитьбу на моей невесте Гертруде Вебер, я отправился в Ковно с намерением собрать все лингвистические памятники жмудского языка, печатные и рукописные, какие только мне удалось бы достать, не пренебрегая, разумеется, также и народными песнями — dciirtos, равно как и сказками и легендами — pasakos. Все это должно было дать мне материалы для составления жмудского словаря — работа, которая неизбежно должна была предшествовать самому переводу.

235